Восемнадцатилетие Николая Ашихмина пришлось на осень 1941-го года. Но уже в шестнадцать лет он знал, что обязательно пойдет в армию, как и его товарищи. В его время не могла молодежь думать иначе. Война, начавшись в июне, разворачивала свои кощунственные масштабы, но у большинства советских людей теплилась еще искорка надежды, что война с Германией скоро закончится, по крайней мере, к осени-то уж точно. Однако ко дню осеннего Колиного дня рождения фашистская оккупация нависла уже над Москвой, а гитлеровские войска одерживали победу за победой, следуя плану "Барбаросса», сея страх зверствами, тотальным уничтожением евреев, славян, цыган.

В повестке Ачитского РВК юношу впервые назвали непривычно официально – Николаем Ивановичем. Теперь он стал не Колюшка, не Никола, не Колька, а новобранец Советской Армии Ашихмин Николай Иванович. Новобранец роста был среднего, худощавый, но жилистый, как все деревенские мальчишки, приученные с детства к физическому крестьянскому труду. Провожали его всем небольшим населением деревни Усть-Ута: женщины, девчата – Августа, Ольга, Катя, младше Коли по возрасту пареньки Гринька Шилов, Генка Новоселов, Федюня, Жорка. Им он будет в недалеком будущем просить мать передать привет в каждом из трех сохранившихся писем…

Сердце Николая болело о матери, Аграфене Григорьевне. Она, да младшие сестренки, Маша и Наташа, были главной Колиной заботой. Груша, как называли мать в обиходе, растила детей одна. Муж и отец Ашихмин Иван Григорьевич в 1929-ом заболел и умер, оставив жену с малолетними детьми. На тот момент старшему из детей, Николаю, исполнилось только шесть лет, Маше – четыре, Наташе – два с половиной.

      Три сохранившихся его письма Аграфена хранила, как самое дорогое о сыне, и завещала хранить дочери Наташе. Читаем их: каждое письмо дышит сыновьей любовью и заботой о матери. Все предложения фронтового треугольника начинаются со слова "мама". Письма проштампованы печатью: "Просмотрено военной цензурой". Отсюда ясно, что настоящей картины жизни солдата они не передают.

      Первые письма семья получала из Молотова, где новоиспеченный солдат проходил курс молодого бойца и учился на командира отделения. Вот строки из письма, датирующегося 6 ноября 1941-го:" <…> Мама, ты писала, что я не пишу, чему нас учат и обмундированы ли, нет мы, дак это я прописывал, что мы учимся на командиров отделения, ходим во всем своем, нижнее белье все выдали, выдали ботинки и полотенце. <…> Мама, ребята в нашей деревне, наверное, готовятся к Октябрьской, а мне уже праздничать придется здесь. <…> Мама, я из писем узнаю, что ты беспокоишься обо мне и тем самым у тебя нет здоровья, как бы тебе требовалось <…> я, мама, тебя очень прошу, чтобы ты лишка не волновалась, а то я здесь думаю, как бы ты была здорова. <…> Мама, я еще тебя прошу, чтобы ты обо мне не заботилась. Главное, пишите письма чаще, чему я буду очень рад <…> ". И только вскользь намекнул, что к пайке хлеба в 600 г привыкнуть трудно.

     Второе письмо написано 29 января 1942 года, уже с дороги: " <…> Едем уже 10-е сутки, и сейчас находимся в городе Москве, на станции. Из вагонов не выпускают. <…> Теперь, мама, я сообщу, что после твоего приезда я жил хорошо. Всё, что ты привозила, съел сам и дал Вальке Мурзинову, а когда узнал, что скоро отправляться, чемодан продал на хлеб. <…> Мы сейчас близко к фронту, а через несколько дней будем там. Может быть, не придется долго написать письмо. Об этом прошу не беспокоиться. Если буду жив, то как-нибудь да постараюсь дать о себе известие. <…>"

Третье письмо он писал 29 июля 1942 года. В нем Коля сообщает, что не получил с января по июль ни одного письма, а тут такая радость – сразу пять писем. "<…> Мама, это письмо пишу на полковом собрании, а то время нету, все время в походах. Были в трудном походе. Целые сутки не ели, а когда получил письма, сразу стало намного легче. Мама, писать много нечего, живу по-старому, только одно что, что чуть не каждую ночь, если придется спать в лагере, делают тревогу, потому что немец повадился бомбить район нашего лагеря. Обо мне прошу не заботиться, я все трудности переживу, а во-вторых, если бы я был дома, тоже не сидел бы на печке. Будем переживать все трудности вместе, раз застало нас такое горячее время, хотя я хорошо сознаю, что тебе труднее переносить это время, потому что ты уже не молодая, а я чувствую, что в настоящее время ты работаешь много больше чем в прошлые годы. <…> Я прошу тебя, насколько есть возможность, поддерживаться."

Вот и все, что осталось от кормильца, опоры семьи и продолжателя рода. Ведь очень скоро, еще до конца 1942-го, Аграфена Григорьевна получит казенное извещение: "Пропал без вести." Где воевал Николай, он так и не сообщил матери… Сестре Наталье Ивановне однажды приснился сон. Может, вещий. Она увидела брата, который ей сказал: "Ты, сестренка, поминай меня. Я убит под Сталинградом, а могила моя под березкой…" Ему не исполнилось на и девятнадцати…

     Погиб и его ровесник Валентин Михайлович Мурзинов, только немного позднее, спустя год с небольшим, в ноябре 1943-его. Валентин – уроженец Ачита, мать его – Мурзинова Наталья Анисимовна. (Эти сведения опубликованы ЦАМО на сайте "Мемориал" – прим. авт.).

Навечно остался Николай Иванович молодым: таким, как запечатлен на фото – ясноглазым, открытым юношей с миролюбивым взглядом. Он погиб, как и его однополчанин и земляк Мурзинов Валентин, чтобы мы жили счастливо, в мире, без войн. Вечная память нашим землякам.

Екатерина Николаевна, в девичестве ЕСТЕХИНА,

племянница Николая Ашихмина; п. Заря

На фото:

Николай с матерью Аграфеной Григорьевной

Одно из сохранившихся писем солдата Н. Ашихмина